Форум ОНУ

Гость


Автор Тема: Русская литература в критическом наследи  (Прочитано 58560 раз)

Оффлайн Евгения Буркова

  • Абитуриент Форума
  • Сообщений: 1
  • Репутация 0
Русская литература в критическом наследи
« Ответ #1 : 05 Февраль 2012, 16:59:12 »
Буркова Евгения Сергеевна
Филологический факультет
Кафедра мировой литературы
В современном литературоведении в 2000-е годы усилился интерес к проблемам литературной критики. В этом плане наиболее значимы исследования С. Яковенко, М. Наенко, Н. Кочетковой, Н. Раковской. Вместе с тем теретически значимыми являются исследования М. Бахтина, Ю. Лотмана, В. Тюпы.
Интерес вызывают процессы, происходящие в литературной критике  ХІХ –ХХ вв. В этом плане наибольшее количество исследований посвящено А. Белому, В. Брюсову как литературным критикам. За последние несколько лет появились серьёзные работы в области розановедения. Что касается работ о Л. Шестове, то преобладают статьи философов, социологов, культурологов. Общепринятой стала точка зрения, что интерес Л. Шестова к литературе обусловлен его общефилософской, общеметодологической концепцией. 
В. Изер в работе «Чем является антропология литературы» отмечает особую значимость культуры, которая, прежде всего, определяет онтологическую сущность человека. Литературоведы в свою очередь связывают модель человека и мира с определённым типом литературы, развивающейся от эпохи  Средневековья до Нового времени.  Американский славист Клиффорд Гирц указывает, что без культуры не было бы людей, потому что любой человек – артефакт культуры. Видимо, по этой причине литературоведы обращаются к наследию Л. Шестова, являющегося центральной фигурой экзистенциального мировосприятия конца ХІХ – начала ХХ века. Обладающий парадоксальностью сознания, противопоставивший «разумное» - «интуитивному», Л. Шестов стремился к пониманию мира как универсума, поэтому осмысление человека в системе культура – литература шло, прежде всего, через авторское сознание, интуицию, трансцендентное. С точки зрения Л. Шестова, для человека порогового, кризисного сознания необходим центр, некая точка опоры, в которой человек смог бы отыскать себя самого, свой внутренний генетический опыт и приобретенный опыт посредством знания и веры. Справедлива мысль ряда польских учёных, в частности Валицкого, о том, что Л. Шестов воспринимал человека сквозь призму религиозно-философского сознания, ибо «предметом-субъектом философской литературной антропологии есть универсальный человек, человек вообще»[4; с. 25]. Более того, заметим, по Л. Шестову, истина человеческой индивидуальности находится не в вечных законах и правилах, а в случайном, единичном. На такую точку зрения его натолкнул С. Киркегард, создавший свою экзистенциальную философию. В связи с мировосприятием Л. Шестова человеку свойственен парадокс ума, которому можно противопоставить только веру. Вера ведёт к свободе, но эта свобода не является свободой выбора. Человек, который вкусил от древа знания «может осознать греховность и вред этого блюда, но он не обладает свободой выбирать плоды древа жизни» [4; с. 25]. Человеку не дано решить, откажется ли он  от знания в пользу веры в будущем. Л. Шестов так же, как и Ф. Ницше подвергает всё сомнению, в том числе знание. С точки зрения Л. Шестова, доступ к вере даётся откровением. Парадоксы знания и веры у Л. Шестова связаны с парадоксом этики в целом, о которой в статье о С. Киркегарде он скажет: «…парадокс в этике рождается вместе с разумом. Человек, которому хочется сотворить добро – сотворяет зло»[12; c. 33]. В итоге, ментальные парадоксы, переплетаясь между собой, образуют в творчестве Л.Шестова целую сеть противоречий, проявляющуюся во многих его работах.
Для критика характерен адогматичный способ мышления, что находит своё отражение в насыщенности текстов Л. Шестова философскими парадоксами; свою цель критик определяет как достижение «апофеоза беспочвенности», то есть разрушение веками сложившихся истин, законов, стереотипов. С. Поляков назвал Л. Шестова «певцом «беспочвенности»[7; с. 40]. Данная особенность мышления возникает из уже отмеченного кризиса сознания и рубежности эпохи: «В начале XX века… присутствует весь спектр «исходов» беспочвенности»[13; с.39]. Видимо, потому Николай Бердяев писал о Л. Шестове: «Он искал Бога, искал освобождения (курсив здесь и далее. – Е. Б.) человека от власти необходимости. И это было его личной проблемой… Он был потрясён властью необходимости над человеческой жизнью, которая порождает ужасы жизни…» [7; c.1].
      Л. Шестов словно отрекается от цивилизации (внешней и необходимой её части), методы познания которой вводят человека в замкнутый круг, из которого невозможно выйти, не отказавшись от всего, что ранее было навязано человечеству. Условно данная позиция может быть представлена в виде следующей схемы:
                                                            развитие           
                                                  
   время   А
                                           
Точка А – это любая человеческая личность, то есть это точка на бесконечной прямой времени. При этом  человек словно «придавлен» вертикалью развития цивилизации. Он ощущает себя точкой лишь «своего» времени, он не способен осознать себя частью бесконечности (важными составляющими которой являются прошлое и будущее). Подтверждением могут быть слова «… [человек] соотносит себя со временем, занимает в нём место, признаёт, что находится в определённой точке графика…»[12; с.33]. Прогресс определяет новые нормы, законы, правила и подчиняет им человека, формируя новый тип сознания на каждом этапе своего утверждения. Сознание это зависимо, определено достижениями настоящего, но не обладает универсальной рефлексией, поэтому находится в одной точке, а не над ней.
    В модели мира, созданной Л. Шестовым, «мир не удовлетворяет человека, и он начинает искать лучшего. Всякие же серьёзные искания приводят человека на одинокие пути, а одинокие пути… кончаются китайской стеной, роковым образом полагающей предел человеческой пытливости» [15; c.168]. «Перед стеной», то есть перед тем, что человеку понять и познать не дано, каждый реализует себя по-разному: обращается «либо в бесконечно малую, либо в бесконечно большую величину» [14; c.169]. Первое критик определяет как самоотречение, второе – как mania grandiose. У Л. Шестова человек способен на самореализацию только в бунте, в поиске, в попытке преодолеть «стену».
    В этой связи Л.Шестов писал: «…русская философская мысль, такая глубокая и такая своеобразная, получила своё выражение именно в художественной литературе. Никто в России так свободно и властно не думал, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Толстой… и даже Чехов… »[12; с. 45]. Фигура А. С. Пушкина стала одной из доминант сознания в русской философской критике. Несмотря на то, что творческому наследию писателя критик не посвящал целостные работы, всё же А.Пушкин занимал серьёзное место в его литературно-эстетических поисках. А.Пушкин не философствовал, а жил и творил, не отрекаясь от самого себя, не жертвуя своей индивидуальностью. Это и стало тем главным, что интересовало Л.Шестова:  «… В Пушкине…царственное, так редко встречающееся у людей доверие к жизни и любовь к мирозданию»[14; с. 39].
 Как видим, к А. Пушкину Л. Шестов относился как некой точке отсчёта, некоему началу глубокой традиции русской литературы, которая воплотится и раскроется в творчестве Ф. Достоевского и Л.Толстого.
   Выделим несколько тем, в связи с которыми Л. Шестов обращается к творческому наследию А. Пушкина: 1.Судьба писателя-человека. 2.Писатель как неповторимая индивидуальность. 3. Писатель как выразитель «болезни» времени. 4. Писатель как результат прикосновения «Божественного глагола».
Данные темы отражают полиморфичность авторского сознания Л.Шестова, а, следовательно, многоплановость контекста в его творчестве (речь идёт о микро-  и макроконтекстах).
Лейтмотивом в работах Л. Шестова является идея о неповторимости творческой индивидуальности.
В связи с этим  любопытны размышления Л. Шестова о «предпоследних словах» Г. Ибсена: «Я не борюсь за беззаботное существование, я борюсь за свою жизненную задачу, в которую верю и которую, я знаю, Бог возложил на меня» [16; c.77]. Критик полагает, что вся жизнь проходит в таких иллюзорных  убеждениях, но они необходимы человеку, так как «без них…невозможна борьба  и те жертвы, ценой которых покупаются великие дела» [15; c.176]. Человеку необходим самообман, чтобы не погибнуть от одиночества при осознании мысли о непостижимости вечной, единой истины. Л. Шестов [cenzored]изирует последнюю драму Г. Ибсена  «Когда мы, мёртвые, пробуждаемся» как перечеркивающую всё, созданное драматургом ранее и возносящую жизнь на вершину смысла существования человека. Персонаж драмы скульптор Рубек говорит: «…разве жизнь, озарённая светом солнца, сиянием красоты, не лучше, не дороже, чем эта вечная возня… с глиной и камнем…» [15; c.451]. Только «на вершине горы» (перед смертью) Рубек пробуждается и видит непоправимое – ушедшую безвозвратно жизнь, молодость. Снежная стихия поглощает его и его возлюбленную Ирену, словно даруя освобождение, но не возврат к прошлому. Г. Ибсен полагает, что «с годами все иллюзии рассеиваются». Человек понимает (или ощущает) свои ошибки, появляется сожаление о зря прожитой жизни. Но нет возможности изменить прошедшее, как нет возможности познать непознаваемое. Остаётся один выход перед бездной иного мира – преодолеть головокружение, освободиться, сбросить с себя всё нанесённое «узаконенной» жизнью, пусть даже отказавшись от всего своего жизненного пути… В русской литературе Л. Шестов в подтверждение своей идеи опирается на  «стихотворения в прозе» И. Тургенева, в которых звучит тоска «о жизни… ушедшей на проповедь «добра». «Предпоследние слова» И.Тургенева возникают на грани жизни и смерти, когда раскрывается внутреннее Я человека, приближая его к истине.
С точки зрения Л. Шестова, писатель способен ощутить в многообразии человеческих душ некую закономерность и представить её в тексте. Происходит перекодировка смыслов по схеме:
                                         ЧЕЛОВЕК
                ЧЕЛОВЕК
                     
ЧЕЛОВЕК              ЗАКОНОМЕРНОСТЬ  ПИСАТЕЛЬ  ТЕКСТ                                    
              ЧЕЛОВЕК              ЧЕЛОВЕК
СМЫСЛ1                                                 СМЫСЛ2                                 СМЫСЛn
   
   

   
Писатель, с точки зрения Л. Шестова, - это не только человек, говорящий о «болезни», но лечащий её, то есть создатель, творец.
   В решении поставленных проблем значительную роль сыграла личная судьба Л. Шестова: в 1919 году он потерял  сына С. Листопадова. Отметим постоянное обращение критика к судьбе С. Кьеркегора, Ф.Достоевского, Л. Толстого и др.
   Таким образом, Л. Шестов отмечает процесс «перетекания» жизни в творчество, причём данный процесс носит двусторонний характер: «…в каждом произведении Пушкина…следы его мировоззрения…»[12; с. 57]. В душе писателя происходит диалог двух авторов – биографического и небиографического, в результате которого и создаётся текст.
   К наследию русских писателей Л. Шестов обращается в связи с рядом интересующих его тем:
•   неустойчивость бытия;
•   «падение» человека под властью теорий, идей, норм, правил;
•   свобода индивидуального существования и др.
Именно эти темы ввели в контекст литературно-эстетических поисков Л.Шестова таких писателей, как А. Пушкин, Л. Толстой, М. Лермонтов, Ф.Достоевский, Г. Ибсен, А. Чехов, И. Тургенев, Ф. Сологуб и др.
Интересен хронотоп, создаваемый критиком: человеческую душу Л.Шестов превращает в пространственно-временно
« Последнее редактирование: 02 Апрель 2012, 17:44:54 от Евгения Буркова »