УДК 130.2:303.686 (045)
Голубович Инна Владимировна
д.филос.н., профессор кафедры философии
естественных факультетов Одесского национального университета имени И. И. Мечникова
БИОГРАФИЯ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН: МЕТОДОЛОГИЯ [cenzored]ИЗА В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
Аннотация.Статья посвящена рассмотрению феномена биографии в контексте развития и основных тенденций современного социогуманитарного знания и его кардинальных трансформаций
Ключевые слова: биография, биографический подход, биогарфический бум, междисциплинарность, «новый биогарфизм»
Наше время – время биографического и автобиографического бума. Как справедливо подчеркивается, ХХ век дал такое невиданное многообразие автобиографических форм, что может быть смело назван «веком автобиографии» [19, с. 243], такая характеристика справедлива и в отношении биографии и в отношении начала века XXI-го. В современном гуманитарном знании биографическая/автобиографическая проблематика становится одной из центральных. Можно говорить о некой экспансии биографического/псевдобиографического в масс-культуре: многочисленные «исповедальные» ток-шоу, обилие гламурных журналов «Биографии», «Истории жизни», «Караван историй» и т.д..
Проблематика, связанная с феноменами биографии и автобиографии, становится одной из центральных в современном гуманитарном знании. А биографический подход в многообразии своих проявлений приобрел сегодня статус междисциплинарного и занял устойчивую нишу в социологии, психологии, литературоведении, социальной и культурной антропологии, исторической науке и т.д. С 70-80 годов ХХ столетия наблюдается своеобразный «ренессанс» в области биографических исследований (См.:[21, с.10]), сопровождавшийся сменой концептуальных оснований, переориентацией на интерпретативные стратегии, концентрацией внимания на уровне субъективно-личностных значений и смыслов, которые организуют биографические практики. Между тем «биографическая» ниша в структуре humаnities была «занята с боями» - ученым-гуманитариям до сих пор приходится отстаивать свое право на исследовательский интерес к феномену биографии и на приверженность биографическому подходу (См.:[17]). Это право постоянно оспаривается противниками, по их мнению, слишком наивного биографического жанра и слишком ненаучного биографического подхода. Их аргументы небезосновательны: стремление подменить содержание и динамику той или иной сферы социальной жизни, культуры, науки, искусства галереей портретов-жизнеописаний ее ведущих представителей, во многом сдерживало развитие гуманитаристики, равно как и некритически воспринятая мода на «биографический метод» в позитивистском его исполнении (в частности, «лансонизм»). Однако оппоненты «недооценили» противника и не заметили появления «нового биографизма/автобиографизма», выросшего на иных, антипозитивистских основаниях (о чем нами будет далее сказано).
Философия пока не осмыслила в должной мере эти тенденции социокультурного бытия и гуманитарного знания, а стратегии и методология философского (социально-философского) [cenzored]иза биографии и биографического нарратива находятся еще в стадии становления. По всей видимости, философия «игнорирует» биографию отнюдь не случайно. Как подчеркивает украинский философ В.И.Менжулин, это происходит во многом из-за того, что философы, в большей степени, чем художники (в широком смысле слова) или представители иных гуманитарных департаментов, избегают индивидуального, и, следовательно, стремятся быть автономными от биографии. Этот момент В.Менжулин зафиксировал через так называемый «парадокс биографии философа»: философы, как правило, хотят думать, что их мысль, устремленная к всеобщему и універсальному, не зависит от того, как складывается их жизнь (См.: [Менжулин]).
Биография (биографическая традиция, биографическое письмо) нуждается в аутентичной теоретической доктрине и методологической базе, прежде всего, для того, чтобы соответствующим образом осмыслить свои перспективы в современной гуманитаристике, - заявляет, в частности, украинский философ А.Л.Валевский, автор проекта «биографики» (в определенном смысле - «философской биографики») [8, с. 4-5]. Его «Основания биографики» нашли отклик у профессиональных философов, однако, специальных исследований в данном направлении в отечественной философской литературе пока не последовало.
Между тем, философский [cenzored]из совершенно необходим (и категоричнее – неустраним), в том числе, учитывая междисциплинарность биографического подхода. Философия, одна из важнейших функций которой – интегрирующая, не должна в данном случае отказываться от своего предназначения – объединять, синтезировать, интегрировать конкретные, специализированные области биографических исследований, а в ряде случаев, обнаруживать не только возможности сопоставления, но и его принципиальную невозможность. Свою интегрирующую роль по отношению к разнообразным модификациям биографического подхода философия способна выполнить лишь [cenzored]изируя теоретико-методологические, философские основания биографической проблематики в современной культуре и в гуманитаристике, обнаруживая глубокую укорененность биографии, биографического сознания, биографической практики в европейской культурной традиции, в ее постоянно воспроизводящемся интересе к индивидуальной жизни.
Цель такого философского [cenzored]иза может быть сформулирована как двуединая. С одной стороны, в исследовательском поле должна оказаться биография как социокультурный феномен, характеризующий, прежде всего, но не исключительно, - индивидуально-личностное измерение социального бытия и культуры. С другой стороны, [cenzored]изу необходимо подвергнуть основания, познавательные возможности и границы биографического подхода в гуманитарном (преимущественно, социогуманитарном знании). Цель – дву-единая, но одновременно и дву-единая. Оба аспекта должны предстать во взаимодействии, взаимопересечении, взаимодополнительности. Эта взаимосвязь основана, как минимум, на презумпции саморефлексивности самой жизни, которая, в свою очередь, также нуждается в прояснении в биографическом контексте.
Конкретный материал и предметное поле для биографического [cenzored]иза могут быть самыми разнообразными в зависимости от выбора исследовательской стратегии и целей, от методологических пристрастий. А.Валевский говорит о трудностях выделения «биографического факта» из «исторического факта» и «факта жизни». Речь в конечном итоге идет о методологически и тематически обоснованной реконструкции «биографического факта» (См.: [8, с. 37-38]). Этим статусом будут наделены совершенно разные предметности: для официальной биографии – «внешние» значимые события, для психобиографии – «внутренние» побуждения и переживания, для установки «биография как миф» - «мифотема», явленная в метаморфозах единого мифа отдельной жизни, смене ее фаз-образов (Я.Голосовкер (См.: [8, с. 37-38] ) или «миф-символ» («исходный символ» («ген» жизненного сюжета, содержащий множество потенциальных возможностей) (Ю.Лотман [8, с. 37-38]).
Различными могут быть и теоретико-методологические основания биографически ориентированного исследования. Здесь также встает проблема обоснования самого выбора методологии (методологий и их синтеза). Мировоззренческий и методологический плюрализм, ориентация на «синтетическое теоретизирование», множественность и многовекторность интерпретаций, отсутствие единой общеразделяемой объяснительной теоретической модели - это только некоторые из важнейших исходных условий, в которых сегодня ученому-гуманитарию, философу предстоит делать выбор собственной исследовательской методологической стратегии. Делать выбор и обосновывать свое право на такой выбор, исходя из специфики и смысла поставленных научных целей и задач. Часто сам предмет исследования создает в этом смысле дополнительные сложности. Это относится и к предмету, избранному нами. Биография как социокультурный феномен может быть про[cenzored]изирована с самых различных теоретико-методологических позиций, она «отразилась» в зеркале разных гуманитарных наук и ее научные образы-отражения часто совсем не похожи друг на друга. Ответственность за труднейшую методологическую «свободу выбора» – важнейшая составляющая самой научности гуманитарного знания («научной гуманитарности», в терминологии Л.М.Баткина). «Какая же, однако, странная, вызывающая,деликатная, рискованная, тревожная эта гуманитарная свобода! И насколько нравственно обусловлена она! Как надличностна ее личностность, как строга ее нестрогость! Как серьезна ее игра! Автор-гуманитарий плотно обставлен изнутри своего предмета (и собственно текста) …Он сам вынужден особенно щепетильно считаться с обстоятельствами диалога, организатором которого сам и выступает» [6, с. 7]. Так характеризует сложность выбора стратегии и методологии гуманитарного исследования Л.Баткин. Он пишет об этом в сборнике своих эссе, названном «Пристрастия». В этом названии – невольный намек на то, чем исходно (или, в конце концов?) обусловлен такой выбор. Тем не менее, научное исследование не может обойтись лишь отсылками к «пристрастиям».
Биография как социокультурный феномен может быть исследована под разным углом зрения, с точки зрения разных методологических позиций. Чтобы обосновать специфику нашего [cenzored]иза и теоретико-методологического инструментария, прежде всего, обратимся к аргументации разграничения гуманитарных и общественных наук, предложенной украинским философом А.Л.Богачовым в его «Философской герменевтике» и опирающейся на идеи Э.Гуссерля и Х.-Г.Гадамера (См.: [Богачев, с. 267-268]). Предметы гуманитарных наук (история, литература, искусство) самым очевидным образом связаны с жизненным опытом людей, а предметы общественных наук (государство, общество, экономика и т.д.) нуждаются в методичном абстрагировании, что создает «идеальность» научного опыта и скрывает их связь с «жизненным миром». Учтем также разграничение внутри гуманитаристики, предложенное российским методологом Н.С.Розовым: «социальная культурология» и «гуманитарная культурология» (См.:[18, с. 11]). «Социальная культурология» изучает аспект социального мира, связанный с преемственностью систем культурных надличностных образцов, а «гуманитарная культурология» имеет дело с индивидуально-личностным измерением культуры и работает с культурными текстами в широком смысле этого слова. Мы не считаем удачным использование термина «культурология», неоправданно сужающим, на наш взгляд, зону применения данного разграничения внутри humanities. Нам важен сам его проблемный смысл, зафиксированный еще и в появлении внутри общегуманитарного знания исследовательских областей, которые сами себя еще раз дополнительно именуют как «гуманитарные», «гуманистические» («гуманистическая социология», «гуманистический психо[cenzored]из», «гуманитарная историография» и т.д. (См., в частности: [20,23]). Ранее мы обращались к проблеме двойной «гуманитарности» и «гуманистичности» в рамках гуманитаристики (См.:[10])).
Такая внутренняя тавтология не случайна. Она как раз и основана на особом внимании к индивидуально-личностному, «человеческому», «человекомерному» измерению культуры. Как подчеркивает В.С.Библер, «развертывание духовной культуры в истории заключается в ее перематывании из безличной формы всеобщности в личностную форму культуры индивида» [7, с. 54]. Этот процесс постоянного «перематывания» и является предметной зоной «дважды гуманитарных» областей. Внутри них устанавливается требование максимума субъектности и обязательной персонализации культурных смыслов. Э.Ю.Соловьев, писавший о «гуманитарной историографии» в контексте обоснования специфики биографического [cenzored]иза, понимал под ней широкую панораму историко-философских, культурологических и биографических исследований, объединенных по общему основанию: исследование должно представлять собой историю идей любого порядка и сложности как драму в лицах, разыгрываемую в конкретной исторической ситуации (См.:[23, с. 19]). Обозначенные нами «гуманитарные» области ориентируются и ориентируют нм представление о соразмерности, со-равности истории и личности. Внимание уделяется «человеческому лику» истории. В пределе сама история понимается как лик личности. Вводится методологический запрет поиска основ социальности, культуры вне личности (в ее конкретно-биографической и ситуационно-исторической уникальности), поскольку личность признается средоточием и истоком историчности и социальности. Данное ограничение не является абсолютным и самодовлеющим. «Гуманистическая» и «социальная» гуманитаристика должны находиться в отношениях взаимодополнительности.
Исследованию феномена биографии и специфики биографического подхода сквозь призму «двойной» гуманистической нагруженности гуманитарного знания соответствует следующий комплекс теоретико-методологических оснований и предпосылок, который мы считаем лишь вариантом из множества возможных:
1. «Философия жизни» в трактовке В.Дильтея, во многом опиравшегося на романтическую традицию и романтическую транскрипцию жизни и «исторической индивидуальности». В русле нашей проблематики особенно важными являются следующие положения дильтеевского варианта «философии жизни»: культурно-историческая («сверхвитальная») интерпретация жизни, обнаружение первичных структур человеческого опыта жизни именно в истории и социокультурном бытии, идея саморефлексивности жизни («жизнь толкует жизнь»), ее внутренней автобиографичности, требование понять жизнь из нее самой.
Существенным также является учет дильтеевского обоснования специфики «наук о духе» и их категориально-методологического профиля. Это позволит более точно определить место и роль биографического дискурса в структуре humanities, а также методологические подходы гуманитаристики (как актуально реализованные, так и потенциально возможные) к [cenzored]изу биографического/автобиографического опыта, его онтологической укорененности в социокультурном бытии. Важен для нас также тезис Дильтея о «беспредпосылочности богословской экзегезы», который может быть истолкован в более широком смысле, как имеющий отношение к специфике гуманитарного знания в целом. «Беспредпосылочность» понимается в данном случае как воля «руководствоваться только историческим исследованием, ни в коем случае не каким-нибудь настроением или тенденцией, и эта воля, упрочившись, должна стать натурой ученого» [14, с. 173]. При этом Дильтей подчеркивает, что такого рода «беспредпосылочность» не может быть реализована без предварительной «подвижной гипотезы» и без исходной мировоззренческой и теоретической «направленности собственного духа» исследователя.
2. Герменевтика («онтогерменевтика») в разнообразии своих вариантов (концепции Ф.Шлейермахера, И.Дройзена, В.Дильтея, М.Хайдеггера, Х.-Гадамера, П.Рикера). В методологическим плане мы опираемся на основной онтогерменевтический постулат: понимание – способ бытия человека в мире, а жизнь сама внутренне герменевтична. «Выразимость», представленная, в частности, в дильтеевской триаде: переживание-выражение-понимание, - фундаментальная характеристика жизни. Наиболее органичные социокультурные формы «выразимости жизни» - автобиография и биография. «Ренессанс» биографического подхода в гуманитаристике связан с развитием и переинтерпретацией на современном этапе его «герменевтической» составляющей. В трансцисциплинарном поле биографических исследований специально выделяется «герменевтический» подход (наряду с «социоструктурным»)(См.:[21]). Такая «герменевтическая» переориентация биографического подхода диктует необходимость нового «прочтения» классических теорий понимания и интерпретации и обнаружения в них еще не использованного теоретико-методологического потенциала.
3. Концептуальные положения феноменологической и экзистенциалистской традиций. Это, прежде всего, концепция «жизненного мира» Э.Гуссерля, феноменологическая интерпретация процедур смыслоконституирования социокультурной реальности, презумпция «первопорядковости моего Я», которое «конституирует все, когда-либо оказывавшееся для меня объективным» [5, с. 198]. Мы опираемся также на положения феноменологической социологии А.Щюца, прежде всего, о «смысловой структуре повседневного мира» и о «конечных областях значений» («субуниверсумах реальности») (См., в частности,: [28,29]). Социальная реальность в данной традиции – это совокупность объектов и событий внутри социокультурного мира как опыта обыденного сознания людей, живущих своей повседневной жизнью. В рамках такой интерпретации [cenzored]изируется смыслоконституриующая роль «биографического/автобиографического опыта».
В традиции экзистенциализма глубоко продумана идея «первоисторичности» («внутренней историчности») личности (К.Ясперс, М.Хайдеггер); жизнь рассматривается в свете «бытийно-исторической ситуации», «пограничной ситуации», она понимается не столько как естественно-историческая, сколько как смысловременная действительность, как «трагедия и драма» (Х.Ортега-и-Гассет). Это позволяет по-иному организовать биографический дискурс, ввести в него «ситуационный», «персонажно-драматический» и «судьбический» ракурс, осмысливать «события жизни» в свете «события бытия», а также выстраивить/реконструировать биографию через типологию личностных экзистенциальных ролей (роль как «удел», «принуждение», «миссия», «призвание», «фарс», «трагедия» и т.д.). Экзистенциалисткая «персонажно-драматургическая» интерпретация жизни-биографии оказывается созвучной идеям Ю.М.Лотмана о культурно-семиотическом кодировании (в данном контексте, прежде всего, через культурный код «театра»), созвучной, несмотря на разные исходные основания для данной процедуры.
Методологическим ориентиром для биографически ориентированного исследования могут стать работы российского философа Э.Ю.Соловьева, осуществившего интерпретацию экзистенциалисткой традиции в рамках методологии биографического [cenzored]иза и разработавшего собственную версию ситуационно-исторического подхода (модель «личность-ситуация»). В этой версии заложены основания социально-философского [cenzored]иза биографии как феномена истории и культуры (См.:[23,24,25,26]).
4. Структурно-семиотический подход, в частности, в версии Ю.М.Лотмана. Рассмотрение в данной традиции культуры как текста, сложно устроенного и распадающегося на иерархию текстов в тексте, позволяет глубоко продумывать и плодотворно использовать модель «жизнь как текст», представлять ее в единстве «событий жизни» и «событий текста». В данной традиции разработаны процедуры корректного соотнесения экзистенциального и нарративного измерений жизни-биографии. В семиотической концепции культуры феномен биографии осмысливается в контексте взаимодополнительности индивидуально-личностного и объективно-надындивидуального измерений социокультурного бытия, как «мерцающая», «пульсирующая» точка пересечения двух измерений. Индивидуальная жизнь-биография способна при определенных условиях «репрезентировать» (подобно «монаде» Лейбница) целую эпоху или определенный тип культуры. В свою очередь, история того или иного надыиндивидуального социокультурного образования может быть представлена как «биография» (нации, группы, сообщества), т.е. в «просопографической» перспективе. («Просопография» в данном контексте понимается как междисциплинарная область исследований, ориентированная на создание «коллективных биографий», «коллективных портретов» различных социальных групп и сообществ (См.: [60,65]). Есть и другая трактовка просопографии как специальной исторической дисциплины, реконструирующей биографии конкретных исторических личностей определенной эпохи, региона или общества, и использующей в условиях недостатка данных методы и материал генеалогии, ономастики, демографии, источниковедения (См.:[Петрова]).
Концептуальная установка на взаимодополнительность – одно из важнейших теоретико-методологических положений исследования феномена биографии в культуре и биографического подхода в гуманитаристике, в любом междисциплинарном обличии такого исследования. Также методологически значимой представляется нам разработка в рамках структурно-семиотического подхода проблематики культурно-исторической памяти, ее трансформаций. Биографический/автобиографический аспект – один из наиболее существенных в пределах данной исследовательской зоны. В целом соотношение культурно-исторической и биографической/автобиографической памяти является предметом исследования во многих областях гуманитаристики (в частности, в герменевтике П.Рикера)
5. Необходимым, как мы уже указали, является обоснование специфики той области humanities, в рамках которой применение биографического подхода будет наиболее плодотворным. Кроме дильтеевского [cenzored]иза проблемно-методологического профиля «наук о духе», актуализировавшего ценность биографических исследований, использованы также концептуальные основания методологии гуманитарного знания, преложенные М.Бахтиным. Представление социокультурного мира как мира «текстов и смыслов», внутренний диалогизм, полифоничность; этическая ориентация гуманитарного знания, разработанная в рамках «философии поступка», включенность «этоса» humanities в методологию гуманитарного исследования, этико-методологическая установка на «любовное созерцание», - вот существенные для нас черты концепции Бахтина. Они были учтены и его последователями, в частности, Л.Баткиным в его модели «научной гуманитарности», ориентированной на принцип: «максимум субъектности» (не субъективности!) (См.:[2,4,5,6]). У самого Баткина она нашла конкретное выражение в исследовании величайших автобиографических текстов европейской культуры: «Исповеди» Августина, «Истории моих бедствий» П.Абеляра, «Исповеди» Ж.-Ж.Руссо (См.:[ 3]).
6. Методология качественного [cenzored]иза в социологии, социальной и культурной антропологии, социальной психологии. Она может быть учтена на уровне ее базовых концептуальных подходов и исследовательских стратегий. Речь идет, прежде всего, об «обоснованной теории» (А.Штрауса и Б.Глейзера), которая характеризуется отсутствием предварительной концептуализации предмета исследования и ориентацией на генерирование понятий и категорий дескриптивным путем через «насыщенное» (плотное) описание (термин и стратегия К.Гирца (См.:[9,30])).
Еще одно необходимое замечание: методология задается спецификой предмета, исходя из базового герменевтического принципа: субъект понимания сам принадлежит предмету понимания, а «в предикатах, которые мы высказываем о предметах, заключены и способы постижения» [15, с. 135]. Авторы, «ангажированные» жанром биографии (в научном, литературном и повседневном его понимании), невольно, и сознательно переносят «законы жанра» в собственное исследование. Так «персоноцентричность» феномена биографии может спровоцировать такую же «персоноцентричность» разговора о ней. К примеру, В.Дильтей и Ю.Лотман, уделившие особое внимание разработке биографического подхода в гуманитарном знании, были незаурядными биографами, создателями блестящих жизнеописаний, подлинными мастерами научной и художественно-научной биографической реконструкции. Они писали биографии и одновременно осмысливали теоретические проблемы биогарфистики. В.Менжулин, исследующий специфику биографического [cenzored]иза в истории философии, предлагает ввести в эту область особый «персоноцентричный» субжанр – история философии как интеллектуально-биографическая проза, где исследователь ведет диалог не только с философскими идеями, но и с их авторами. Создатель произведений в духе такого субжанра при этом не должен забывать, что он – не зеркало биографий философов, а автор последних (курсив В.М.) (См.: [Менжулин]).
В многочисленных исследованиях, так или иначе затрагивающих проблемы биографии, часто не проводится четкого исходного понятийного разграничения. В частности, нередко в качестве синонимов используются термины «биографический метод» и «биографический подход» (См. к примеру [Скокова], где оба термина порой употребляются как синонимы). «Биографический подход» фиксирует направленность исследовательского интереса (интенциональность) на биографическую проблематику во всем многообразии ее проявлений: биография как социокультурный феномен, как литературный и научный жанр, совокупность методов [cenzored]иза биографического/автобиографического материала в различных областях humanities и т.д. Его широта и категориальная размытость, нечеткость, а, следовательно, отсутствие понятийно-категориальной жесткости и приверженности той или иной методологической позиции позволяют исследовать многообразие форм биографического опыта, биографического дискурса, равно как и форм рефлексии над биографическим/автобиографическим опытом, оснований укорененности «биографического» в глубинных структурах культуры. Это, как нам представляется, соответствует специфике философского [cenzored]иза.
