УДК 17.026.4: 340.12: 355.131
Бойко Вера
студентка
4-го курса Философского факультета
ОНУ им. И.И.Мечникова, м.Одесса
Научный руководитель:
Шевцов С.П.
кандидат философских наук, доцент каф. философии естественно - научных факультетов.
Категория И.Канта как основание Нюрнбергского процесса: понятие человечности
Аннотация: Данное исследование заключается в том, чтобы доказать, что понятие «преступления против человечества» или «человечности», что содержится в ст.6 Устава Нюрнбергского процесса, содержит именно категорию И. Канта.
Ключевые слова: Нюрнбергский процесс, преступления, человечество / человечность, свобода, долг, ответственность, вменяемость, обязанность.
18 октября 2011 года исполнилось 65 лет окончания Нюрнбергского процесса. В связи с этим появилось ряд публикаций, заново осмысляющих значение Нюрнберга прежде всего для международного права. Этой проблеме посвятили свои работы такие современные ученные как Р. Мюллерсон [15], Дж. Робертсон [36], А. и Д. Туза [38], И. М. Мацкевич [14], А. Я. Сухарев [25], А. В. Федоров [26] и многие другие.
Сегодня очевидно, а публикации высвечивают это с предельной ясностью, что Нюренбергский процесс стал одним из краеугольных камней современного международного права как с точки зрения самого факта его проведения, так и в плане предложенных им правовых решений. По мнению А. В. Федорова, Нюрнбергский процесс определил тенденцию индивидуальной ответственности, сформулировав соответствующее понятие международного преступления [26]. Р. Мюллерсон полагает, что заслуга «Нюрнберга» в том, что он направил внимание разумной части населения в русло антивоенных движений, защиты мира, прав и свобод человека, раздвигая границы национальных перегородок. А. Я. Сухарев главный урок «Нюрнберга» видел в том, что им определены правовые методы борьбы с такими явлениями современного политического мира как терроризм, распространение ядерного оружия и другие, но вместе с тем тот же «Нюрнберг», считает он, обусловил и ряд серьезных проблем, с которыми столкнулось современное международное право [25]. В работе А. и Д. Туза [38] внимание сосредоточено на истории организации и проведения Нюрнбергского процесса, в том числе – на поиске правового основания для его осуществления. В своей обстоятельной книге Джофри Робертсон [36] пишет о «Нюрнберге» в связи с теми последствиями, которые он имел для международного права.
В этом плане возвращение к осмыслению теоретического наследия и истокам «Нюрнберга» представляется не только полезным и важным, но в ряде случаев просто необходимым. Мне представляется, что философская сторона Нюрнбергского процесса ничуть не менее важна для современного мира, чем сторона юридическая, правовая. Нюрнберг предложил новую основу для политической картины мира, и осмыслить ее элементы – актуальная задача для тех, кто рассчитывает в этом мире существовать. Одному из таких элементов – понятию «humanity» (человечество, человечность) посвящено данное исследование.
Я предполагаю, и надеюсь, что смогу свое предположение обосновать в работе достаточным образом, что понятие «humanity», использованное в тексте обвинительного приговора на Нюрнбергском процессе, является не чем иным, как переосмысленным понятием «Menschheit» (человечество, человеческое, человечность) в философии Иммануила Канта. При этом переосмысление касается не содержания или смысла самого понятия, а лишь сферы его применения и возможности для употребления.
Таким образом, я могу сформулировать цель моего исследования следующим образом: доказать, что в основе понятия «преступление против «человечества» или «человечности», которое содержится в ст. 6 Устава Нюрнбергского Трибунала, лежит категория И. Канта.
Такая цель предполагает решение следующих задач: во-первых, исследовать историю возникновения категории «преступление против человечности» в Уставе Нюрнбергского Трибунала, во-вторых, осуществить смысловой [cenzored]из этого термина, и в-третьих, рассмотреть содержание категории «человечество» в работах И.Канта.
1.Проблема возникновения категории «преступление против человечества» в Уставе Нюрнбергского Трибунала.
После подписания Германией акта безоговорочной капитуляции был поставлен вопрос об осуществлении суда над ее фашистскими правителями. При решении этого вопроса, для стран-победителей оказалась проблема: по какому праву судить. Здесь возникло множество разногласий и противоречий, поскольку обвинения несли преимущественно политический характер, а международное право того времени этого не предусматривало. С военными преступлениями тоже было непросто, так как за стороной-обвинителем(ями) числился ряд серьезных нарушений права, как, например, полное уничтожение Дрездена, а также взрывы атомных бомб, уничтоживших мирное население. Ряд политических организаций (в числе которых Всемирный еврейский конгресс и Всемирная Сионистская организация) оказывали давление на правительства победивших стран с требованием проведения такого процесса.
В итоге одним из главных обвинений стало уничтожение немецких евреев. Это деяние было закреплено в национальном праве Германии и считалось внутренней политикой страны. Но в национальных системах права государств-победителей отсутствовала классификация преступлений, которая могла бы охарактеризовать именно такие действия. Уничтожение тех или иных групп населения вне территории Германии могли быть классифицированы как военные преступления по Женевской конвенции 1929 года, но за них не было предусмотрено смертной казни [23].
Было необходимо показать несостоятельность национального права Третьего рейха. Но существующее международное право оказалось не в состоянии предложить решение. Вследствие этого решением стал Устав Нюрнбергского Трибунала [3]. Полномочия и основные принципы были сформулированы в ст. 6, где также были определенны категории преступлений, подпадающие под его юрисдикцию. К ним относятся: преступления против мира, военные преступления, преступления против человечности, а именно: «убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам в целях осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет» [Цит. по: 16, С. 68].
Возможность предъявить обвинение появилась после употребления категории «человечности». По мнению, Р.Кларка и Ю.А. Релитова, без исторического [cenzored]иза невозможно понять суть этой категории, так как: «в американском «сан-францисском» проекте не упоминалось о таких международных преступлениях, которые можно было сравнить с тем, что в конечном итоге стали называть преступлением против человечности, в нем упоминалось о зверствах» [12, С. 171]. В ином проекте 1945 г., название этой категории преступлений было уже: «зверства и преступления против личности и собственности, которые составляют нарушения международного права, включая законы, правила и обычаи ведения войны на суши и на море» [12, С. 172]. Последнюю норму можно трактовать как деяния, которые включены в военные преступления. Такая классификация отсылает и к естественно-правовому подходу, и философскому пониманию права, а также к оговорке Мартенса: «Международное право следует воспринимать, как вытекающее из обычаев, принятых среди цивилизованных народов, из законов человечности и из велений общественной совести» [Цит. по: 12, С. 172].
Надо учитывать также существенное различие между встретившимися на процессе правовыми системами. В романо-германской правовой семье (к ней принадлежат системы Франции и Германии, а также может быть отнесена при определенных оговорках правовая система СССР) конкретное правовое решение всегда исходит из общих принципов, что способствует его применению ко всем похожим случаям, и судья выносит решение на основе уже существующего законодательства. В англо-американской правовой семье правовая норма создается в каждом конкретном частном случае – решении судьи; судья, объявляя решение, тем самым создает право. У судьи, по сути дела, нет законодательства, на которое он мог бы просто «применять». Поэтому американская и английская сторона мучительно искала правовое основание для проведения военного трибунала с позиции международного права, так было невозможно судить представителей Германии по нормам английского (или американского) права.
Категорию «humanity» (человечество, человечность) как часть понятия «преступление против человечности» в качестве основы обвинения предложил видный английский теоретик права Херш Лаутерпахт. Само словосочетание впервые было употреблено в Версальском договоре (что давало возможность его использовать), но профессор предложил его в отношении народов и материальных ценностей Европы на Лондонской конференции. Тот факт, что термин был предложен именно им, сегодня ни у кого не вызывает сомнения. На основании документов и [cenzored]иза предваряющей процесс переписки Анна и Джон Туза пишут: «В последних числах мая заготовки были отправлены профессору Хершу Лаутерпахту, который создал черновой вариант правовых аспектов дела» [38, С. 422].
Вопрос о формальном основании для обвинения фашистских преступников был решен.
2. Категория «человечество» И. Канта.
Стоит внимательно присмотреться к этому странному термину, сумевшему чудесным образом превратиться в правовую категорию, решившую судьбу не только двадцати четырех представших перед трибуналом обвиняемых, но и оказавшим огромное влияние на все дальнейшее развитие международного права. За счет чего понятие с не вполне ясным объемом было преобразовано в одну из фундаментальных категорий международного права?
В Уставе Нюрнбергского трибунала преступления против человечности звучит как «crime against humanity». Этот же термин «humanity» присутствует в английских переводах работ И. Канта для термина «Menschheit»; в русских переводах он предстает как «человечество», иногда как «человечность, гуманность». Поэтому эта группа преступлений в переводе имеет название – «преступления против человечества».
Нам известно, что использовать этот термин предложил Х. Лаутерпахт – один из авторов концепции прав человека как нормы международного права. В тех работах Лаутерпахта, которые были мне доступны [34; 35; 36], ссылок на Канта нет, а термин «humanity» присутствует, и хотя он помещен совершенно в иной контекст, он употреблен для того, чтобы обеспечить связь между правом и этикой [35, С. 12].
Ничего не говорит о влиянии Канта и сын Лаутерпахта, Элиху, в своей книге об отце [33] . Но нетрудно заметить, что в своей концепции Херш Лаутерпахт основывается на учении Г. Кельзена, австрийского юриста, своего учителя, несомненно, под влиянием Канта создавшего свое «чистое учении о праве». Кельзен в своей теории использует методологию и терминологию И. Канта [27]. Именно на основе его учения о естественном и международном праве Х. Лаутерпахт продолжил развитие концепции «примата международного права». Поэтому можно предположить, что Лаутерпахт был знаком с кантовским учением и, в частности, имел представление о кантовской категории «Menschheit». Но действительно ли это была она и почему он выбрал именно ее? Ответ на эти вопросы, как нам кажется, - в особенности самой кантовской категории.
«Человечество» у И. Канта – это не совокупность людей или стран, а идея разума, который свободно диктует нормы поведения. Философ, то и дело говорит о представительстве человечества. Следование диктату разума поэтому, согласно Канту, является долгом. Человек только тогда человек, когда он следует долгу. Таким образом, законодательствующий разум, включая в себя идею человечества вообще, устанавливающий законы, вменяет в долг человеку, как и всем окружающим, взаимное благоволение в соответствии с принципом равенства и разрешает благоволить к самому себе при условии, что он (человек) всем другим желает добра. Кант утверждал, что максима благоволения – это долг всех людей друг перед другом, независимо от того, достойны они любви или нет. Поэтому человечность – это долг уважать каждого человека как носителя разума. Человек, который не признает разум другого и отказывается сострадать ему, отрицает тем самым и себя в качестве разумного существа. В разуме содержится и принцип свободы, поэтому человек, поступающий безнравственно, становится несвободным, так как «человеческий произвол подвержен воздействию побуждений, но не определяется ими, следовательно, сам по себе (без приобретенных навыков разума) не чист; однако он может быть определен к поступкам из чистой воли. Свобода произвола есть указанная независимость его определения от чувственных побуждений,- это негативное понятие свободы произвола. Положительное же ее понятие — это способность чистого разума быть для самого себя практическим» [9, С. 120].
Принцип человечества у Канта звучит так: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как цели и никогда не относился бы к нему как средству», где субъект всех целей – это каждое разумное существо как цель сама по себе, то есть практический принцип высшее условие согласия ее со всеобщим практическим разумом [11, С. 268, 32]. С точки зрения Розена это одна из пяти формулировок категорического императива, что содержит в себе идею уважения выбора человека [38, С. 62]. Выбор человека – это его воля, а именно «идея воли каждого разумного существа как воли, устанавливающей всеобщие законы» [9, С. 270]. Поэтому законы не должны ограничивать человеческую свободу.
Принцип человечества имеет место и в определении гражданской свободы, где человек представляет собой цель в себе. Основанием принципа становится рациональная природа как цель сама по себе: «во-первых, в силу своей всеобщности, так как этот принцип распространяется на все разумные существа вообще, никакой опыт не достаточен для того, чтобы как-то располагать ею; во-вторых, потому, что в нем человечество представлен не как цель человека (субъективно), т.е. как предмет, который действительно само собой делается целью, а как субъективная цель, которая в качестве закона должна составлять высшее ограничивающее условие субъективных целей, каковы бы они ни были, стало быть должна возникать из чистого разума» [9, С. 270]. Поэтому человек приравнивается к рациональной природе. Эти цели – функции воли, поэтому рациональная природа приравнивается к обладанию волей, вследствие этого ценность человека состоит в том, что бы обладать ею.
Законы свободы содержатся в умопостигаемом мире, в эмпирическом мире эти законы деформируются, а идея человечества деградирует. Это – следствие ответственности каждого перед разумом, то есть перед свободой. С точки зрения Э. Фромма, эта ответственность часто оказывается невыносима для человека – он бежит от свободы, то есть от своего выбора [28].
Поэтому для Канта человечество – это не только принцип свободы. Свобода, в качестве практического разума, всегда сопряжена с долгом. Кант утверждал, что «на этом (с практической точки зрения) положительном понятии свободы основываются безусловные практические законы, носящие название моральных, которые в отношении нас, чей произвол подвержен чувственному воздействию и потому сам по себе не соответствует чистой воле, а часто противится ей, суть императивы (веления или запреты) согласно категорическим императивам, те или иные поступки дозволены или не дозволены, т.е. морально возможны или невозможны, а некоторые поступки или противоположные им поступки морально необходимы, т.е. обязательны; далее, для поступков из этого возникает понятие долга, соблюдение или нарушение которого связано, правда, с особого рода удовольствием или неудовольствием (вроде морального чувства), но это удовольствие или неудовольствие мы в практических законах разума вовсе не принимаем в расчет, так как оно касается не основания практических законов, а только субъективного воздействия в душе при определении нашего произвола с его помощью и может быть различным у различных субъектов (причем в силе или влиянии удовольствия объективно, т.е. в суждении разума, ничего не прибавляется и не убавляется)» [9, С. 113].
Человечество – это долг перед другими. Человеку как представителю своего рода, необходимо следовать долгу, его рациональной природе. Таким образом человек, как существо обладающее разумом, берет на себя ответственность следовать его диктату, а ответственность, в свою очередь, предполагает вменяемость. Разум делает каждого человека представителем человечества, вменяя ему в долг уважать разум другого. Э. Кассирер отмечал, что долг это не только нормативное суждение, но и мотивация поступка [11, С. 335]. Из этого следует, что мотивация представляет собой нравственность, так как содержащееся в разуме понятие долга в качестве мотивации диктует человеку совершение нравственных поступков. Нравственный поступок – это свидетельство разума. Таким образом, вменяемость приравнивается нравственности и собственно разуму, тем самым, подтверждается отношение этого понятия к морали.
Под человечностью Кант понимал общественный закон нормального отношения друг к другу. Если этот закон в рамках социума нарушается, то возникает отрицательное отношение к нему. Это обозначает, что в обществе существует необходимость отношения к индивидам как конечным целям. В какой-то мере эта необходимость возможна лишь в социально однородном обществе. Такое общество возможно там, где мораль тесно взаимосвязана с правом [6].
3. Категория И. Канта в качестве юридической обязанности.
«Человечество» относится к этическому законодательству, но такое законодательство не может быть внешним, каковым является юридическое. Так, например, выполнять договорное обещание – это внешний долг, но «вменение выполнять его, только потому, что это долг, не применяя другие мотивы, принадлежит к внутреннему законодательству» [9, С. 127].
Таким образом, обязательность применяется к этике не как особый вид долга (особый вид поступков, к которым человек обязывается), ибо в это и в этике, и в праве внешний долг, а потому, что в данном случае человек имеет дело с внутренним законодательством, которое не может иметь никаких законодателей. По такой же причине обязанности благоволения, хотя они внешние обязанности, все же относятся к этике, так как их законодательство может быть только внутренним [19]. При этом этика имеет общие обязанности с правом, у нее нет только общего с ним способа принуждения: «В самом деле, отличительное свойство этического законодательства — это совершение поступков лишь потому, что этого требует долг, и превращение самого принципа долга, каков бы ни был его источник, в достаточный мотив произвола. Так, существует, правда, много непосредственно этических обязанностей, но внутреннее законодательство делает и все прочие обязанности вместе косвенно этическими» [9, С. 127].
Для философа, не существовало проблемы возникновения морали в праве. Так как юристы-практики вкладывают совершенно иной смысл в «мораль», то появление ее категорий вызывает панику в применении их на практике: «Мораль уже сама по себе есть практика в объективном смысле как совокупность безусловно повелевающих законов, в соответствии с которыми мы должны вести себя; и после того как признан авторитет этого понятия долга, явно нелепо утверждать, что это невозможно. Ведь в таком случае понятие долга само собой исчезнет из морали (ultra posse nemo obligatur); не может быть, следовательно, спора между политикой как практическим правоведением и моралью как теоретическим правоведением (тем самым никакого спора между практикой и теорией), разве только если понимать под моралью общее учение о благоразумии, т. е. теорию максим, позволяющую выбрать наиболее подходящие средства для личных, рассчитанных на выгоду целей, что равносильно отрицанию морали вообще» [8, С. 289 - 290].
Л. Фуллер отмечает в своей книге «Мораль права», что следует разделять мораль стремления от морали обязательности, последняя тесно взаимосвязана с правом, в основе которой лежит принцип справедливости [29]. При этом, с точки зрения Канта, этот принцип включает в себя идею человечества, что представляет собой равное отношение к другому, независимо от того человек это или государство в целом. Но в национальном праве такого рода долг невозможен, так как подобное право представляет собой установление государя: вести себя таким-то образом. Поэтому принцип человечества возможен лишь там, где наличествует принцип равенства, то есть в мировом сообществе.
Таким образом, мораль переходит в международное право, а идея человечества в качестве внешнего долга становится юридической обязанностью в нормах Устава Нюрнбергского трибунала. Но юридическая обязанность для Канта – это всего лишь «минимум нравственности», так как она обязывает быть нравственным внешне. Он, следуя знаменитому положению Руссо, считал, что человек, будучи нравственно свободным, должен прийти к разуму сам [1]. Что же касается общества, то государство должно привести его к этой высшей цели, но оно, по-видимому, не готово, поэтому идея «человечества» должна была, появится в нормах права. Тем самым, категория «человечество» становилась двигателем человеческого существования, что нашло отражение в развитии идеи прав человека.
На Нюрнбергском процессе категория «человечества» прошла обратный путь от свободы через долг человека перед другими людьми, к юридической обязанности, чтобы прийти снова к свободе, и собственно к разуму. Парадоксальность включения категории «человечество (человечность)» в обвинение на Нюрнбергском трибунале заключалось в том, что будучи сами людьми и обладая разумом, признавая наличие разума у других людей, нацисты поступали с другими людьми так, как если бы те не были людьми («бросали в тюрьмы людей без судебного процесса, подвергали их преследованиям, унижениям, порабощению, пыткам, убивали их») и тем самым, отрицали себя в качестве людей, то есть существ, обладающих разумом. Соответственно с этим, они сами противопоставили себя всей совокупности разумным существ, то есть всему мировому человеческому сообществу.
Выводы
Вопрос об ответственности лиц за преступные действия во время Второй Мировой войны создал серьезные трудности для стран-победителей. Потребовалось создание принципиально новых норм международного права, которые не выглядели бы таковыми, чтобы не нарушать одного из основных юридических принципов: «Закон не имеет обратной силы». Выход из этого положения был найден за счет истолкования моральных категорий как юридических. Но такое превращение годилось не для любых категорий морали.
Данное исследование показало, что именно кантовское понятие «Menschheit» (человечество, человечность) соответствовало предъявляемым требованиям, так как включала в себя категорию долга, ответственности, а как следствие – вменяемости. Поэтому в тот момент, когда юридическая практика оказалась не способна найти чисто правовое решение, она была вынуждена обратиться к теоретической философии и заимствовать у нее категории, преобразовав их согласно собственным нормам и требованиям.
Подобным примером стала категория «человечества» И. Канта, преобразившись в юридическую обязанность в нормах Устава Нюрнбергского процесса. Но эта ситуация высветила не только проблемы международного права, но и общий характер правовых норм, что привело к бурному развитию как международного права, так и ряда национальных правовых систем.
На современном этапе интерес к философии Канта с позиций юриспруденции возрос еще больше. Ученые, теоретики права все чаще обращаются к философии, в том числе и к философии Канта, для решения общеправовых вопросов. Одним из таких примеров может служить Дж. Роулз, основоположник либерально-государственной концепции национального и международного права, в значительной степени лежащей в основе современной политики США. Автор «Теории справедливости» считает возможным построение основ международного права именно на основе преображенного кантовского учения (так он видит свою «теорию справедливости»). Об этом свидетельствует его последняя книга «The Law of Peoples» (1997). Изложенная в этой книге концепция оказала огромное влияние на развитие современного международного права.
Проблемы современного права то и дело заставляют, его обратится к своим истокам. В данной работе на примере категории «человечество», было показано, что мир «в его минуты роковые» (Тютчев) обращается за решением именно к философии, которую представители юриспруденции часто считают отвлеченной от практики.
Список литературы:
1. Алексеев С.С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Имануил Кант и проблемы права в современную эпоху – М.: Наука, 1998. – 409 с.
2. Александров Г. Н. Нюрнберг вчера и сегодня — М.: Политиздат, 1971. – 486 с.
3. Арутюнов М.А. Международно-правовые источники о преступлениях против мира и безопасности человечества // Юридическое образование и наука. - 2009. - № 4. - С. 29 - 33.
4. Григорович Ю.В. Нюрнбергский процесс и его международное значение // Закон и право. – 2007. - № 4. - С. 99 – 100.
5. Гулыга А.В. Кант – 2-е изд.- М.: Мол. Гвардия, 1981. – 303 с.
6. Гумницкий Г.Н. Зеленцова М.Г Понятие человечности в общей теории морали // Философия и общество – 2008. - № 3. - С. 22 - 25.
7. Заманов Г. Деятельность международных военных трибуналов: история и современность // Юриспруденція: теорія і практика. - 2009. - № 3. - С. 8 - 14.
8. Кант И.К вечному миру // Сочинения в 6 томах. – Т.6. - М.: Мысль, 1965. – С. 257 – 311.
9. Кант И. Метафизика нравов в двух частях // Сочинения в 6 томах. – Т.4, Ч.2 - М.: Мысль, 1966. – С. 107 – 438.
10. Кант И.Основы метафизики нравственности // Сочинения в 6 томах. – Т.4, Ч.1 - М.: Мысль, 1965. – С. 222 – 311.
11. Кассирер Э. Жизнь и учение Канта / Пер. с нем. М.И. Левит. — M.: Университетская книга, 1998. – 512 с.
12. Кларк Р., Релитов Ю.А. Преступления против человечности. Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / Под ред. И.А. Ледек, И.И. Лукашика. - М.: Институт государства РАН, 1995. - С. 160 - 179.
13. Мартышин О.В. Метафизические концепции права и государства // Государство и право. – 2006. - № 2. – С. 64 - 71.
14. Мацкевич И.М. Нюрнбергский процесс // Прокурорская и следственная практика. – 2005. - № 3/4. - С. 302 - 320.
15. Мюллерсон Р. Нюрнберг и современное международное право // Прокурорская и следственная практика. – 2001. - № 3. - C. 22 - 27.
16. Наумов А.В. Нюрнбергский процесс: история и современность // Российская юстиция. – 2006. - № 9. - С. 68 - 70.
17. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о государстве и прав – M.: Алтейя, 2000. – 355 с.
18. Нюрнбергский процесс: В 8 т.: Сб. материалов. - Т.1. - М.: Юрид. лит, 1987. – 688 с.
19. Ойзерман Г.И. Философия И. Канта. – М.: Знание, 1974. – 469 с.
20. Павлова Т. Мораль і право у філософії І. Канта: загальне і специфічне // Схід: [cenzored]ітично – інформаційний журнал - 2007. – № 1. - С. 82 - 88.
21. Полевой Б.Н. В конце концов: Нюрнбергские дневники. - М.: Сов. Россия, 1969. – 415 с.
22. Полторак А.И. Нюрнбергский эпилог. — М.: Воениздат, 1965. - 552 с.
23. Рагинский М.Ю. Нюрнберг: перед судом истории. - М.: Политиздат, 1986. - 207 с.
24. Стецовский Ю.И. Преступления против человечности и адвокат // Адвокат. - 2007. - № 2. - С. 13 - 25.
25. Сухарев А.Я. Уроки Нюрнберга (К 60-летию Нюрнбергского процесса) // Международное право. - 2006. - № 2. - С. 283 - 292.
26. Фёдоров А.В. Значение Нюрнбергского процесса для развития современного права // Международное право. – 2010. - № 3. - С. 33 - 35.
27. Фельдман Д.М., Баскин Ю.Я. Учения Канта и Гегеля о международном праве и современность. - Казань: Изд-во Казанского Университета, 1977. – 126 с.
28. Фромм Э. Бегство от свободы. - Минск: Попурри, 1997. – 360 с.
29. Фуллер Л.Л. Мораль права / Пер. з англ. Н.Комарова; під ред. Л. Логвиненко. - К.: Сфера, 1999. — 232 с.
30. .Glover J. Humanity: A Moral History of the Twentieth Century - Yale: Nota Bene book, 2001. – 464 p.
31. Kant I. Fundamental Principles of the Metaphysic of Morals. - Oxford University Press, 2009. – 420 p.
32. Lauterpacht E. The Life of Hersch Lauterpacht. - Cambridge University Press, 2009. - 519 p.
33. Lauterpacht H. International Law: Volume 1, The General Works: Being the Collected Papers of Hersch Lauterpacht. - Cambridge University Press, 2009. – 589 p.
34. Lauterpacht H. The Development of International Law by the International Court (Grotius Classic Reprint Series). - Cambridge University Press, 2010. – 408 p.
35. Lauterpacht H. The Function of Law in the International Community. - Oxford University Press, 2008. - 477 р.
36. Robertson G. Crimes Against Humanity: The Struggle for Global Justice. - N.Y. The New Press, 2006. – 761 p.
37. Rosen A.D. Kant’s Theory of Justice. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1996. - 237 p.
38. Tusa A., Tusa J. The Nuremberg Trial. - N.Y., 2010. – 517 p.
